Самый распространенный вопрос абитуриентов – «Кем я стану после окончания вуза?» Принципы применения высшего образования в жизни человека обсуждаем с проректором ПСТГУ по стратегическому развитию протоиереем Николаем Емельяновым. У отца Николая необычная профессиональная траектория, и эта беседа о том, как математик и преподаватель Нового Завета и догматики нашел свою профессиональную нишу в области практического богословия и социологии религии.
– Отец Николай, почему Вы стали математиком и почему после окончания мехмата МГУ стали богословом?
– Математика мне нравилась с детства, я всегда занимался ею с удовольствием. После восьмого класса поступил в одну из самых сильных тогда математических школ и, окончив ее, решил поступать на мехмат МГУ – на тот момент ведущий в мире математический факультет. Этот же факультет ранее окончили мои родители. Это была семейная традиция: здесь уже учились мои брат и сестра, так что эта среда была мне близка и знакома.
Математика как научная сфера всегда меня особенным образом привлекала. Ее нельзя назвать наукой естественной, так же как нельзя назвать и вполне гуманитарной – это чистая наука в собственном смысле этого слова, как оно понимается в Новое время. И никакая другая система знания, кроме математики, этих черт научных знаний в чистом виде больше не имеет. Математики часто шутят, что математика – это единственная наука, а все остальное – нет. Эта шутка небезосновательна именно в связи со специфичностью математического знания: оно не вписывается в условное деление на естественно-научную и гуманитарную сферы. При этом для механико-математического факультета всегда было характерно, что те, кто на нем учился, имели широкий спектр интересов: многие увлекались музыкой, историей, искусством – это было принято, естественно и нормально.
Мои родители создали в своей семье атмосферу высокой культуры. Мне всегда была интересна литература. Я много читал, и вообще это было принято в нашей семье. Не могу сказать, что приход в богословие как-то противоречил тому, чем я занимался ранее.
– Ваши родители и в советское время были верующими людьми. Удавалось ли им в неблагополучные для Церкви годы приобщать детей к церковной традиции и богословию?
– Мои родители – люди высокообразованные, умные и глубоко церковные. Из их веры и церковности с необходимостью следовало стремление изучать церковное вероучение и церковную историю. Это всегда была очень осмысленная вера. Они дорожили историей новейшей эпохи, близко соприкасались с теми, кто сам пострадал за веру в годы гонений или хорошо знал пострадавших за Христа, – все это очень живо переживалось. По крупицам собирались сведения, литература, исследования. Найти это было очень трудно. Мой отец считал для себя отдельным видом церковного служения собирание разного рода церковной литературы, которая тогда выпускалась в самиздате и была невероятно дорогой. Папа старался, чтобы в нашем доме были все книги, которые можно было достать, и нередко просто заказывались ксерокопии. Мы все это очень ценили и берегли.
Нас, детей, с раннего возраста приобщали к духовной литературе, к стремлению вникать в смысл своей веры. В промежутке между средней и старшей школой мной были прочитаны авва Дорофей, древние патерики, Лествица и так далее – это чтение для подростка в нашей семье считалось само собой разумеющимся, было нормой. В 1980-х постепенно стала доступной литература из русского зарубежья, авторы которой в ту эпоху, в 1980-е годы, были очень популярны: протоиерей Александр Шмеман, протопресвитер Иоанн Мейендорф, протоиерей Георгий Флоровский. Этой литературой зачитывались, она была чем-то важным, значимым, переживаемым, хотя, с богословской точки зрения, эта литература давала ограниченное видение, отражала лишь конкретный этап и определенное течение в богословии русского зарубежья начала и середины XX века.
– А когда Вы вошли в жизнь ПСТГУ?
– Сразу после выпуска из МГУ в 1994 году. В тот же год я был рукоположен в сан диакона, а в 1997 году окончил ПСТГУ (тогда еще институт). После этого я в полной мере включился в учебную и научную жизнь богословского факультета.
Нужно сказать, что в ту эпоху все церковные люди стремились получить глубокое знание о богословии, о Церкви, о Христе и очень дорожили любой возможностью что-то узнать. Когда наш институт открылся, уже имевшие первое образование и профессионально состоявшиеся церковные люди считали своей христианской обязанностью поступать в ПСТБИ, это было проявление христианской ответственности: все понимали, что сам факт обучения – это уже служение Церкви, что ты таким образом пополняешь ряды христиан, которые стараются воспринимать церковную веру осмысленно.
Изначально я начал учиться в ПСТБИ именно в такой перспективе, затем был призван к священническому служению, а потом уже включился в учебно-научное служение полностью.
– Если родители Вас приучили к серьезной богословской литературе еще в школьные годы, не было такой проблемы, что скучно учиться, потому что все известно?
– Конечно, многое было уже знакомо и близко, но многое открывалось заново, переосмыслялось. Мой интерес в области богословия всегда был очень практическим, мне были интересны современные церковные вопросы. Отмечу, что те церковно-практические проблемы, которыми я в итоге стал профессионально заниматься, отсутствовали в научно-богословском контексте той эпохи, в которой жили мои родители и в которой я сам воспитывался.
– Речь идет о каких-то новых церковных явлениях, которые не вписываются в стандартный набор богословских дисциплин, или о чем-то ином?
– Дисциплинарное деление богословского знания — вещь очень проблемная: с одной стороны, она в какой-то мере уже устаревшая и даже преодоленная, а с другой стороны, неизбежная, вечная и постоянная. Но в современной науке любая большая исследовательская проблема ставится таким образом, что ее невозможно исследовать в рамках одного дисциплинарного подхода: как правило, она исследуется междисциплинарным образом. Это всегда какое-то взаимодействие разных дисциплин как богословского куррикулума, так и других сфер научного знания. Тем более это так, когда речь идет о современных церковных проблемах, которые не сформулированы и пока не могут быть сформированы в виде готовой научной проблемы, а выглядят как некое проблемное церковное явление, которое требует рассмотрения, решения и к которому пока непонятно, как и с какой стороны исследователю подойти. Именно такие непростые и актуальные темы меня всегда привлекали, ими я хотел заниматься и в итоге занимаюсь.
– А о какой именно проблематике идет речь, о каких явлениях церковной жизни?
– В первую очередь среди изучаемых проблем – вопрос о подготовке священства в Русской Православной Церкви, вопросы пастырского душепопечения, проблема психологизации пастырства, тема церковной заботы о семье. Большинство исследований, которыми мы занимаемся, связаны с церковно-приходскими проблемами и социальным служением.
В таких вопросах обычно недостаточно оказывается ни исторической методологии, ни философского (систематического) или филологического подходов, которые по преимуществу используются в богословии и патрологических исследованиях. Материал, который мы в лаборатории социологии религии исследовали, был современным: ему не было не то что 50-ти, но даже 5–10 лет, это то, что происходило здесь и сейчас, совсем рядом или в самых отдаленных приходах. Эти современные явления церковной жизни имели черты, которые не укладывались в парадигму социологической науки и не могли быть исследованы в чисто социологической методологии.
Этой проблематикой мне всегда хотелось заниматься, и я начал ее исследовать со своими коллегами по лаборатории, которым это было тоже важно и которые оказались чувствительны к церковной проблематике и заинтересованы в ней. Ценно, что по образованию и научной квалификации мои коллеги по лаборатории – это профессиональные социологи очень высокой квалификации и большого таланта. Наше сотрудничество позволило мне опереться на методологию и исследования этих ученых, чтобы выстроить и реализовать совместную исследовательскую программу по изучению различных современных проблем церковной жизни. Эти проблемы, с одной стороны, очень современны, а с другой – имеют вневременной характер, укоренены в истории и поэтому требуют междисциплинарных исследований, изучения исторического контекста и учета церковного вероучения.
– Отец Николай, а Ваша собственная научная работа какой теме посвящена?
– Моя тема в конечном итоге сфокусировалась на проблематику, связанную с современным священством: подготовкой священников, современными обстоятельствами и задачами служения священника, пастырскими методами и т. п. Интерес к теме возник на пересечении моего священнического служения и тех взглядов на церковную жизнь, в которых меня воспитывали родители.
Развивая свою тему, я продолжаю участвовать в других проектах нашей лаборатории, так как парадоксальным образом богословие священства оказывается связанным с самыми разными аспектами церковной жизни. В этом смысле моя тема очень масштабна.
– Социология – наука, предполагающая анализ данных. Пригодилось ли Вам на этом профессиональном поприще Ваше первое, математическое образование?
– Конечно. Поразительным образом прекрасная школа математического знания, через которую я прошел, сыграла в моей нынешней профессиональной деятельности двоякую роль. С одной стороны, математическое образование сформировало особую дисциплину ума, позволяющую очень естественно и эффективно изучать богословие. Богословие, кстати, тоже требует очень большой дисциплины и строгости мышления (в первую очередь это касается систематического богословия, церковного вероучения).
С другой стороны, материалы так называемых «полевых» исследований (анкеты, дневники, включенное наблюдение, глубинное интервью, экспертное интервью и т. д.) действительно очень важно уметь анализировать, в том числе с применением различных математических методов. Для профессиональных социологов это нередко проблема, потому что в социологии, особенно в методологии количественных исследований, применяемые математические методы, вообще говоря, имеют серьезные математические теоретические основания. Часто бывает, что даже профессиональному социологу применение этих методов дается очень сложно. Профессиональные социологи нередко пользуются соответствующим программным обеспечением, которое позволяет применять эти методы, используя достаточно простые алгоритмы. Мне как раз освоить это было несложно, и это облегчило взаимодействие с коллегами, профессиональными социологами: я не стал специалистом в количественных исследованиях и никогда этим специально не занимался, но способность с легкостью читать какие-то таблицы, понимать, что за этими данными стоит, и анализировать их была у меня априори благодаря первому образованию.
С точки зрения самого математического образования, способность к работе с количественными данными в социологии – это какая-то его ничтожная часть, очень небольшой и незначительный аспект, но, с точки зрения профессиональной работы социолога, это довольно объемная и проблемная вещь, и она оказалась у меня уже в активе.
– На встречах с абитуриентами Вы говорите иногда, что высшее образование – это не про то, «кем я стану, когда получу диплом», высшее образование – это появляющаяся возможность выбрать, кем ты станешь. Кажется, Ваша собственная история – доказательство этому.
– Да, можно сказать и так. Но удивительно получилось, что первое образование для меня не только стало общей подготовкой, тренировкой ума, культурой мышления и общенаучной культурой, но и дало довольно конкретные методы и приемы, которыми я смог воспользоваться совершенно в другой профессиональной области. Ценно, что первое образование привило мне вкус к научным исследованиям, за это я благодарен и своей альма-матер – Московскому государственному университету, и очень благодарен своим учителям.
Беседовала Василиса Соловьева
Материал подготовлен редакцией сайта ПСТГУ